После того, как со мной в этом году случился «Весь невидимый нам свет» Энтони Дорра, которому было безжалостно влеплено два балла из пяти, я подумала, что не светит мне до января почитать пристойные книги про войну. Пока не взялась за Флэнагана и его роман про австралийского хирурга и солдата. Роман, который вырвал победу в букеровской гонке 2014-го года. Примечательно, что, несмотря на всю букеровскость, Галина Юзефович разбила в пух и прах эту книгу. Но это же Букер, поэтому я все равно взялась читать.
Дорриго Эванс, в свои семьдесят, безудержно изменяет жене, всем своим любовницам и самому себе в попытках забыть прожитое. Он отчаянно прокручивает в голове картинку, на которой мы видим его молодым мужчиной, с непритязательными отношениями со своей невестой, встречей в книжном магазинчике любви всей своей жизни и сборами на войну против фашистов.
Наверное, сразу стоит предупредить, что именно в начале романа читателя ждет самый главный минус книги – любовная линия. Та самая незнакомка, мало того, что блондинка, так еще и с родинкой над губой, вся в косых лучах солнца и окруженная невесомыми пылинками, оказывается женой дядюшки главного героя. И главного героя это, кто бы сомневался, не останавливает. Происходит любовь размером со вселенную, которая описана таким языком, что начнет сахариться и слипаться везде даже у самых заядлых читателей бульварных романчиков. А неловко написанная постельная сцена, приукрашенная мертвым птенцом пингвина в пасти собаки, кажется точно входит в топ самых ужасных постельных сцен.
Но, к счастью, вся эта вредная для зубов и мозгов патока проходит довольно быстро, потому что Эванса, наконец-то, отправляют на войну. И дальше читатель падает ровно в то, за что, на мой взгляд, книге и дали Букера. Потому что война и послевоенное время написаны Флэнаганом бодро, пронзительно и откровенно. И это, конечно, не о том куске войны, о котором много пишут, а о том, как строилась военнопленными японцев Тайско-Бирманская железная дорога, называющаяся еще Дорогой Смерти.
Эванс, как хирург и вышестоящий чин, становится руководителем полка в тысячу человек, который строит эту мучительную дорогу и убывает, как снег по весне, и вот уже их не тысяча, а девятьсот, а потом восемьсот, а потом шестьсот, потому что главному герою лично пришлось отправить сто человек вглубь джунглей, буквально на смерть, понимая, что, если он не отправит этих, то японцы отберут других, которые точно не выживут.
Но больше всего книга пробирает до кишочек своими второстепенными персонажами, солдатами из этого огромного полка, которые проходят по страницам живыми лицами: толстый трудяга Кроха Мидлтон, ошеломленный потерей своего когда-то огромного физического духа, преданный до последней минуты Смугляк Гардинер, мечтающий освободить рыбок из аквариума в греческой таверне, талантливый художник Кролик Хендрикс, который даже из огня смог выкинуть в будущее свои зарисовки о войне, навсегда влюбленный в музыку, но все-таки потерявший ее Джимми Бигелоу, и даже сноб и гадёныш Петух Мидлтон.
К концу романа формируется крепкий и какой-то невыразимо печальный рассказ о том, как не только главный герой, но огромное количество людей, побывавших на строительстве этой мучительной Дороги, проходили, каждый по-своему, эту отвратительную войну в джунглях и с джунглями, и как потом, каждый одинаково, не смогли жить дальше.
Дорриго Эванс, в свои семьдесят, безудержно изменяет жене, всем своим любовницам и самому себе в попытках забыть прожитое. Он отчаянно прокручивает в голове картинку, на которой мы видим его молодым мужчиной, с непритязательными отношениями со своей невестой, встречей в книжном магазинчике любви всей своей жизни и сборами на войну против фашистов.
Наверное, сразу стоит предупредить, что именно в начале романа читателя ждет самый главный минус книги – любовная линия. Та самая незнакомка, мало того, что блондинка, так еще и с родинкой над губой, вся в косых лучах солнца и окруженная невесомыми пылинками, оказывается женой дядюшки главного героя. И главного героя это, кто бы сомневался, не останавливает. Происходит любовь размером со вселенную, которая описана таким языком, что начнет сахариться и слипаться везде даже у самых заядлых читателей бульварных романчиков. А неловко написанная постельная сцена, приукрашенная мертвым птенцом пингвина в пасти собаки, кажется точно входит в топ самых ужасных постельных сцен.
Но, к счастью, вся эта вредная для зубов и мозгов патока проходит довольно быстро, потому что Эванса, наконец-то, отправляют на войну. И дальше читатель падает ровно в то, за что, на мой взгляд, книге и дали Букера. Потому что война и послевоенное время написаны Флэнаганом бодро, пронзительно и откровенно. И это, конечно, не о том куске войны, о котором много пишут, а о том, как строилась военнопленными японцев Тайско-Бирманская железная дорога, называющаяся еще Дорогой Смерти.
Эванс, как хирург и вышестоящий чин, становится руководителем полка в тысячу человек, который строит эту мучительную дорогу и убывает, как снег по весне, и вот уже их не тысяча, а девятьсот, а потом восемьсот, а потом шестьсот, потому что главному герою лично пришлось отправить сто человек вглубь джунглей, буквально на смерть, понимая, что, если он не отправит этих, то японцы отберут других, которые точно не выживут.
Но больше всего книга пробирает до кишочек своими второстепенными персонажами, солдатами из этого огромного полка, которые проходят по страницам живыми лицами: толстый трудяга Кроха Мидлтон, ошеломленный потерей своего когда-то огромного физического духа, преданный до последней минуты Смугляк Гардинер, мечтающий освободить рыбок из аквариума в греческой таверне, талантливый художник Кролик Хендрикс, который даже из огня смог выкинуть в будущее свои зарисовки о войне, навсегда влюбленный в музыку, но все-таки потерявший ее Джимми Бигелоу, и даже сноб и гадёныш Петух Мидлтон.
К концу романа формируется крепкий и какой-то невыразимо печальный рассказ о том, как не только главный герой, но огромное количество людей, побывавших на строительстве этой мучительной Дороги, проходили, каждый по-своему, эту отвратительную войну в джунглях и с джунглями, и как потом, каждый одинаково, не смогли жить дальше.