Как человек, который двигается по собственной шкале списков для чтения, я не читала «Маленькую жизнь», когда она вышла и гремела из каждого угла, решив, что вот ее еще не перевели, можно и не торопиться. После, потому что я еще не купила книгу в бумажном варианте, а такие многообещающие толстые произведения я люблю читать исключительно в бумаге. А потом купила, но отложила, потому что там наверняка что-то важное и нужное для меня, а я люблю такое оттягивать, как ем самое вкусное в конце. Потом отложила на диванный отпуск, чтобы выйти из мира на день и полностью утонуть в 700 страницах.
Спустя четыре года после выхода я, наконец, ее прочитала. Да и какая разница, когда мы читаем хорошие книги, главное, что читаем. Но я бы рассмеялась себе в лицо четыре дня назад, решив, что быстренько прочитаю ее за день. Потому что, несмотря на наличие больших отступов на страницах, текст слишком тяжелый и большой, чтобы его было так легко проглотить. Не в плане объема, хотя и 700 страниц для кого-то покажутся чтением на год, а в плане того, что в книге говорится и как.
В начале истории все, как я люблю – четверо парней, только выпустившись из всех своих магистратур, переезжают в Нью-Йорк, ходят на вечеринки, знакомятся с разными людьми в своих тусовках, ищут жилье подешевле, но чтобы не совсем дыра, пытаются заработать хоть что-то, пока строят свои карьеры мечты, взрослеют, живут. Джей-Би — художник, Малкольм — архитектор, Виллем — начинающий актер, Джуд – юрист и математик. Все они когда-то жили в одной комнате общежития на первых курсах колледжа и стали неразлучной четверкой. Все они разные. Эгоцентричный и бурливый Джей-Би, ответственный и сомневающийся Малкольм, добрый и преданный Виллем. И их главная центростремительная сила – педантичный и сломленный Джуд.
На самом деле, я все еще не знаю, как и что правильно писать про этот роман, чтобы выразить все, что он делает с читателем. Когда я уже была на последней части, мне представлялся пустой лист вордовского файла, на котором я проставляю только многоточия, потому что думаешь, что это о роман о травме, но он, конечно же, не только о ней. Хотя травмы тут действительно много, и шкала ее специально вывернута на полную мощность, чтобы еще больше придать книге вид притчи. Кирпичи шока, боли и агонии наваливаются на тебя всей тяжестью, что и дышать трудно, и сам начинаешь чувствовать себя Джудом. Что вместе с героями начинаешь понимать — есть вещи, которые никогда и ничто не сможет починить.
Но вся удивительная сила романа в том, что он делает не только больно. Легко написать чернуху, для этого достаточно пойти и открыть условный скандинавский детектив, где отцы буднично вставляют садовые шланги в своих дочерей. Вся печальная красота «Маленькой жизни» как раз в том, что она рассказывает и о любви. О той любви, когда ты жаждешь ее, даже если кажется, что все еще висишь над бездной и выход из этого положения – только упасть туда. О любви, преданной и готовой к самопожертвованию, как в отношениях партнеров, так и в отношениях родителей и детей. И это книга, безусловно, о дружбе. О дружбе самой благородной, самой сострадающей, самой прощающей и самой упрямой. Эта книга показывает, как мало мы умеем дружить, как много умеет дружба, как могут раздвигаться ее границы, но никогда не рваться.
А еще в романе есть и искусство, и архитектура, и театр, и кино, и Нью-Йорк, и даже математика. Там есть такая огромная маленькая жизнь, что, когда закрываешь книгу насовсем, ты «оглушен и обесчувственен». Во многом это благодаря той точной интонации, с которой герои живут от одного десятка лет к другому. И благодаря той точно найденной между автором и текстом дистанции и прекрасному языку, которые помогают читателю поверить в происходящее, но все равно продолжать.
Обычно не советуют браться за этот роман людям, которые не переносят тему лгбт или скоры на суждения о (по-настоящему) страдающих людях, в стиле «возьми себя в руки, тряпка». Но, возможно, именно эта книга поможет прокачать широту своих горизонтов. И, наверно, нехорошо советовать «Маленькую жизнь» людям, которые совсем не любят читать «про пиздец и грустное», но я, наоборот, всегда ратую за опыт с подобной литературой, потому что не зря еще греки всем прописывали катарсис.